Катя поехала туда с целью побеседовать с самими подопечными. Но завязать разговор оказалось не так просто. Ее напористость здесь не могла помочь. Она была способна положить на лопатки прожженных политиков, но что она могла поделать с глухой бабушкой, которая после того, как наконец уразумела вопрос, только и ответила: «Да, да, так». Немощь стариков парализующе действовала на Катю, сковывала ее инициативу. Старая мебель. Жалкие койки с облупившейся краской на металлических спинках. Ее бессилие перед всем этим угнетало Катю. Она уже жалела, что затеяла это дело. У нее спирало дыхание. Она смогла свободно вздохнуть, только когда вышла на улицу. Катя села в машину и несколько минут сидела не двигаясь. Она всегда так делала после встречи или интервью. Потом она записала себе в блокнот наиболее важные свои наблюдения.

Может быть, это ненужная затея? Кому могут быть интересны все эти старики из домов престарелых? Она бросила блокнот на заднее сиденье. И тут ее внимание привлекла любопытная сцена у ворот. Там кого-то привязывали к решетке ограды. Нечто вроде шестого чувства журналиста заставило ее пригнуться, чтобы оставаться невидимой для постороннего взгляда. Притаившись, она стала наблюдать. И тотчас пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат.

Двое мужчин привязывали цепью к ограде пожилого человека, а тот спокойно стоял, не оказывая сопротивления. Женщина с седыми волосами держала наизготове стопку листовок. Очевидно, недоставало публики. Женщина оглядывалась по сторонам, высматривая, кому бы она могла сунуть в руки листок.

Через двор по гравийной дорожке уже бежали четверо санитаров. Распахнув ворота, они с криками набросились на пожилых людей и поспешно принялись отвязывать старика. Тот отбивался ногами, но санитаров было четверо. Потом Катя увидела, что мужчина уже лежит, скорчившись, на земле. Один из санитаров пнул его ногой.

Пожилая дама выпустила из руки листовки. Санитары тотчас бросились в разные стороны, подхватывая разлетевшиеся листки. Инцидент, казалось, был исчерпан. Санитар, размахивая цепью, кричал:

– Нечего тут смотреть! А ну, проходите, не любопытствуйте!

Другой санитар поспешно подбирал листки, которые занесло ветром во двор.

Катю распирало любопытство. Одна листовка оказалась совсем рядом с ней, метрах в пяти, не больше. Она выскочила из машины, прыжок – и вот уже листок у нее в руке. Затем она также стремительно отпрыгнула назад, к машине. Тут бы ей сесть и уехать, но она встала, притаившись, в промежутке между распахнутой дверцей машины и стеной дома и принялась торопливо читать.

– Дайте-ка мне, уважаемая, эту писанину.

Перед ней стоял широкоплечий мужчина. Катя не успела опомниться, как он выхватил у нее из рук листовку.

– Отдайте сейчас же назад.

Мужчина покачал головой.

– Вы должны мне это вернуть.

– Пожалуйста, уважаемая, не усложняйте дела Вы находитесь на территории учреждения социального обеспечения. Вы вообще не имели права останавливать здесь машину. Но я оставлю это без внимания, если вы не будете поднимать шум и немедленно удалитесь.

Тут было что-то не так. Катя почти не сомневалась, что стала свидетелем демонстрации. Кто-то дал привязать себя к воротам дома престарелых. Женщина пыталась распространить листовки.

– Вы, верно, не знаете, с кем разговариваете, – набросилась Катя на мужчину. – Я журналистка. Из «Лупы». Я требую вернуть мне этот листок. И вообще я буду жаловаться на вас директору. Я видела все, что здесь сейчас произошло. Вы ударили ногой человека!

Катя надеялась припугнуть мужчину, но этот маневр, который оказывал действие на молодых полицейских, не произвел на него ни малейшего впечатления.

– Журналистка… Из «Лупы». Гм… Весьма благодарен.

Он скомкал листок в ладони, сунул его в карман брюк и спокойно пошел прочь.

5

Кому было бы приятно валяться больным в постели, когда появляется такая женщина, как Катя? Нос распух от насморка, горло обложено, вокруг шеи намотано банное полотенце, я сипел и хрипел и пахнул травами, нет, право, я стеснялся самого себя. Но она не предупредила, взяла и явилась неожиданно, ошеломив меня.

Катя беспрерывно курила и размахивала руками. Я отгонял от себя табачный дым. Она же как будто вовсе не замечала этого и пускала струи дыма в мою сторону. Я закашлялся. Она встала, прошла к холодильнику, сделала себе крепкий коктейль и вернулась с бокалом к моей постели. Присела на краешек, отхлебнула и спросила:

– Ты слышал что-нибудь о «седых пантерах»?

Я кивнул. Катя рассказала мне, что произошло у ворот дома престарелых, и о листовке, подписанной «седыми пантерами».

– Они там выдвигают какие-то обвинения в адрес социального обеспечения. Мпого чего. Говорится, например, о применении рукоприкладства, о терроре медикаментами, об объявлении лиц недееспособными и о насильственной отдаче под опеку. Жирно выделено имя того типа, которого наградили орденом. Видимо, этот факт использовали как повод для распространения листовок. Санитары ужасно психовали. Я думаю, что тут дело посерьезнее, чем это может показаться на первый взгляд. – Она вскочила. – Не наглотаться бы мне микробов, у тебя же грипп. Слушай, я должна непременно разыскать «седых пантер». Их нет в телефонной книге.

Она вылетела из комнаты, оставив свое питье. Я взял чистый носовой платок. Из Катиных речей я ничего толком не понял. В голове у меня была какая-то мешанина. Может, из-за болезни. Я отхлебнул из ее бокала, но не соразмерил глотка, поперхнулся и закашлялся.

Зачем ей влезать в эти дебри, думал я, тут какая-то темная история, которая явно не сулит ничего приятного. Ограничилась бы, как поначалу намеревалась, статьей о чествовании какого-то там благодетеля человечества – и дело с концом.

Хорошо, что я схватил грипп. Мне бы не хотелось ввязываться во все это. Я с удовольствием завернулся в одеяло и снова принялся читать Рольфа Кемпинского. Перед глазами у меня то и дело вставал его образ. Вот ведь что делают с человеком старость и болезнь.

Позвонила моя мать. Она хотела позвать меня к себе пообедать. Специально для меня была приготовлена кислая капуста с грудинкой – мое любимое блюдо, как наивно полагала мать; когда-то в ранней юности я обмолвился, что, дескать, люблю это. Я уже давно утратил вкус к кислой капусте и грудинку не терпел, но сказать ей не решался, моя матушка страшно гордилась своей квашеной капустой. И мне не хотелось ее обижать. В результате раз в неделю я ел кислую капусту с грудинкой.

Я только заговорил, а мать уже поняла, что со мной.

– Ах, мой мальчик, как это не хорошо. Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не выходил из дома без шарфа в такую погоду. Значит, ты лежишь? Но ты хоть натираешься? Тебе надо хорошенько пропотеть. Нет ничего хуже, чем запущенный грипп. Не вздумай только поехать в редакцию. Обойдутся раз и без тебя. Обязательно пей горячий чай с лимоном, сейчас же сделай себе… ах нет, лучше я сама приеду и все сделаю…

– Но, ма, в этом нет необходимости.

– А, у тебя уже кто-то есть? Так это чудесно, мы познакомимся наконец. Ты никогда не показываешь мне своих подружек. Только не говори, что у тебя их нет. Знаю, кавалер все делает без лишних слов. Но рано или поздно, а приспеет и для тебя пора жениться.

– Мать, тебе в самом деле нет смысла приезжать.

Мне уже намного лучше.

– Делай, как тебе говорят. Лежи, в постели и не высовывайся из-под одеяла. Через полчаса я буду у тебя.

Я не мог отговорить ее не приезжать.

Я окинул взглядом комнату. До ее прихода надо бы навести мало-мальский порядок. Хотя бы подобрать с пола нижнее белье и затолкать его в корзину. Я наклонился за носками и кальсонами, а когда выпрямился, вдруг почувствовал головокружение. Я протер глаза я попытался удержать равновесие. Сделал два шага к кровати и безвольно упал в постель.

Пришла мать. Она заставила меня сменить пропотевшее белье, натерла меня резко пахнувшей мазью, впихнула в меня кучу таблеток, в эффективности которых якобы она убедилась на собственном опыте, потом приготовила мне горячее питье с лимоном и настоем мелиссы.